Сорокажердьев Владимир Васильевич Биобиблиографический указатель

5 Коржов Д. В. ТИХИЙ ЛИРИК С ИМПЕРСКИМ ДЫХАНЬЕМ Владимир Сорокажердьев и поэт, и краевед. Это, впрочем, известно. И они в равной мере равноправно и без склок в нем самом, в создаваемом им художественном и исследовательском мире благополучно сосуществуют. Его заслуги в историческом краеведении безусловны, всеми признаны. Мне же особенно дорог вклад Сорокажердьева в краеведение литературное - его работы, составившие сборник «Здесь ясен горизонт», всегда интересны, а подчас и единственны - достаточно вспомнить очерки о Раисе Троянкер, фактически, неведомым современному читателю Константине Тюляпине и Александре Коваленкове, Юрии Казакове или мурманском следе Сергея Есенина. Однако сейчас, признаюсь, поэт Сорокажердьев, как мне представляется, много интереснее Сорокажердьева-краеведа. Какой же резкий поворот обозначился в последние годы в поэзии Владимира Сорокажердьева! Решительный поворот. Давным-давно уверивший всех, что он - тихий лирик, певец родного края (и Вятских мест, откуда он родом, и Кольский край, где живет многие годы, где состоялся, как писатель и человек), его природы и судьбы, Сорокажердьев неожиданно стал отчетливо, последовательно публицистичен, подчас даже остро актуален. Причем это не тупое, узколобое далекое от поэзии стихотворчество, стихи, напоминающие передовицы советских газет. Нет! Это именно поэзия, хоть и темы, которые исследует автор, на первый взгляд, не слишком поэтические. Примеров тому не счесть: это и похожее на путевые заметки приехавшего в современную Финляндию за сувенирами и впечатлениями туриста, но в концовке вырастающее в глубокий, потрясающий читателя образ «Мурманск-Ивало»: Отчего же покой мой нарушен В этой снежной и чистой зиме? Сколько езжу здесь, Сколько мы дружим, А «кукушка» опять на уме. Ветку памяти снова нагнуло В глубину той зимы и огня, И в отца снова метится пуля, Но, наверное, больше - в меня. Такие стихи, как раньше говаривали, неизбежно заставляют задумываться. И подобных у современного Сорокажердьева немало. Это и «Очередь», и «Я не скажу, что жили плохо...» (хоть в этом-то привольно живет как раз таки очарование тихой лирики - не громкое, но ясное), и «Суета музыкального мусора...», и «Воинское поле», и многие другие. Но в этом ряду особенно выделю «Парад». Вот уж где концовка, как и положено у больших мастеров, выводит разговор с читателем к новым, неведомым прежде смыслам и категориям. И там уже не Владимир Соколов звучит, а Киплинг, настолько явственно ощутимо в этих строчках державное дыхание, как я писал когда-то, «имперской музЫки круженье»: Не воевали - ну и что ж! Булыжник ценит дедов опыт: Ту пыль с изношенных подошв, Перешагнувших пол-Европы. И опыт тот перенимать, Не сбиться с принятого такта, И может, главное понять: Здесь не кончается брусчатка!