биб 26

173

И все же в дни

Балашовских чтений

были и достижения, например: библиотеке

на Оловянке в Новгороде присвоили имя

Дмитрия Балашова и открыли Балашовский

центр исторического чтения, хозяйкой

которого

стала

Татьяна

Михайловна

Лаврова.

Из Москвы приехал поэт Анатолий

Парпара с докладом «Для ведома впредь

идущим родом». Он говорил о том, что

Балашов «…в своих писательских поисках

оттолкнулся от времени Ивана

III (

«Марфа

Посадница») и сразу пришел к идее

основательного изучения первых веков

строительства

могучего

государства.

Он показал историю русского народа, от

простой крестьянской семьи до княжеских

хоромов, описал время созревания России,

той, о которой Карл Маркс писал:

«Изумленная Европа в начале царствования

Ивана

III

едва

ли

подозревала

о существовании Московии, стиснутой

между Литвой и татарами, была ошеломлена

внезапным появлением огромной империи

на ее восточных границах, и сам султан

Баязет, перед которым она трепетала,

услыхал

впервые

надменные

речи

московита»…

Тема Чтений 2003 года была определена,

как «Д.М.Балашов – исследователь народной

культуры»

Феномен писателя Балашова нельзя

рассматривать только в одной плоскости, как

исторического писателя, его деяния много

шире. Об этом прекрасно сказал доктор

филологических

наук

Александр

Александрович Горелов, прибывший на

чтения из Пушкинского дома РАН. Заслуга

Балашова, по его мнению, состоит в том, что

он принимал фольклор, как глубинное

явление для литератора. Высоко поднял

планку

научной

основы

фольклора

и проводил свои изыскания в этой области

с научной целью, а не самодеятельности

ради. Балашов был особенно внимателен

к слову людей, которые еще помнили язык

и манеру исполнения, дошедшую

из глубин

памяти

предков,

не

измененную

современностью. Именно Балашов заложил

первый кирпич

в изучение фольклора

и культуры народа на научной основе,

разработки которой будут изданы в 30

ти

томном собрании фольклорного свода.

Народ исчезал своей глубинной памятью, а

Балашов эту память по крупицам возвращал

к жизни и восстанавливал в своих научных

исследованиях.

Пожалуй,

самым

запоминающимся

лично для меня стало на конференции

выступление писателя Владимира Личутина,

хотя у многих оно вызвало и неоднозначную

реакцию,

так

как

было

посвящено

мучительным исканиям творца, борьбе

между плотью и духом. В интервью, уже

после

конференции,

Владимир

Владимирович мне говорил об образе,

который оставил в его памяти Балашов.

Он совершенно не представлял его старым

человеком: «Я его запомнил в трех ипостасях.

Во

первых,

это

Лель.

Сладкопевец.

Лучезарный. Я не знал его черноволосым,

познакомился

ним

уже

седым,

и создавалось ощущение, что он был

белокурый человек. Голубоглазый, сочный,

розовощекий. И как будто аура вокруг него,

облако, нимб светящийся. От него всегда

источался свет. Потому наверно, как

я говорил на конференции, и получался

такой резкий диссонанс между его телом,

запелёнутым

странные,

будто

бы

нарочитые одежды и головою. То есть к его

голове подходили бы одежды какого

то

принца, хитоны, покрова из парчи и золота.

Голова Леля и эти голубые глаза, которые

исторгали огонь. И было ему тогда, лет сорок

пять. Что

то из картин Константина

Васильева княжеское, благородное. Второе

мое представление – монах. Особенно, когда

он ходил в своей шапочке

скуфейке. Когда

на нем был черный пиджак на вате, высокие

сапоги, темные шаровары, и ворот алой или

белой рубахи. Вот тогда он и походил на

монаха

схимника с картин Васнецова.

И третий

это образ древнего писца.

Со временем у него стали слезиться

и краснеть веки. Этот голубой взор,

слезящиеся веки, истомленность щек…

Похож на келейника писца, Пимена –

летописца. Внешне он, как бы ни хотел, не

походил ни на воина, ни на пахаря. В нем

оставалось

много

артистического,

обворожительного. А вообще, Балашов

человек борьбы, бесконечного действия,

одним словом, пассионарий. Правительство

боялось давать ему награды, так как тем

самым должно было бы признать бы его